Пиранья. Звезда на волнах - Страница 30

Мазур лежал себе на прежнем месте, лениво глядя, как белый чапает в его сторону, – надо полагать, ведомый неким инстинктом. Невысокий субъект, судя по жилистости и загару, давным-давно окопавшийся под здешним солнцем и вполне с ним свыкшийся, – ты посмотри, ни бисеринки пота на роже, в точности как у туземцев, право слово… Годочков ему этак от тридцати до пятидесяти – классический тип осевшего в Южных морях европейского бича, многократно воспетый и высмеянный классиками жанра…

– Лопни мои глаза! – сказал незнакомец, остановившись над Мазуром. – Натуральный хаоле, чтоб мне сдохнуть!

Мазур как ни в чем не бывало протянул:

– Есть еще хорошая фразочка: «Лопни моя селезенка».

– Точно, хаоле!

– Ты что, с Гавайев, старина? – лениво поинтересовался Мазур.

– Да нет. Давненько плаваю с Джонни, нахватался… А ты что, тут живешь?

– Угадал, – сказал Мазур равнодушно. – Имеешь что-нибудь против?

– Да ну, с чего? – Он шустро присел на корточки и протянул руку: – Пьер.

– Джим Хокинс, – сказал Мазур по привычке. Маленький жилистый Пьер наморщил лоб:

– Слушай, что-то мне на ум приходит… Джим Хокинс… Где-то я определенно твое имя слышал, так в голове и вертится… Точно, точно… Джим Хокинс… Вот только вспомнить не могу…

«Не исключено, – подумал Мазур, – что в далеком безоблачном детстве этот тип прочитал-таки пару книжек…»

– Ты не ходил боцманом на «Жемчужине»?

– Не приходилось, – осторожно сказал Мазур.

– А с Чокнутым Фредди не хороводился?

– Первый раз про такого слышу.

– Нет, где-то я определенно про тебя слышал… Джим Хокинс, конечно, не мог не слышать… Так в голове и вертится… Ты не плавал на «Морском коне»? А в Нагасаки не сидел за драчку с мусорами в семьдесят пятом? А Билла Паффина не знаешь? Отчего-то же я твою фамилию помню…

Он тараторил что-то еще, названия кораблей, городов, баров и борделей, незнакомые имена сыпались, как зерно из распоротого мешка. Мазур время от времени отрицательно мотал головой, не испытывая особого беспокойства, – человечишко, очень похоже, был безобидный, трепач, мелкая шестерка. Мазур был уже наслышан о местных тонкостях. Единственный белый в компании цветных, подобных этой, бывает либо агрессивным волчарой, которого молчаливо сторонятся, либо мелкой шестеркой, третьего как-то не дано…

– Ладно, – сказал Мазур. – Утомил ты меня, дружище Пьер. Джим Хокинс – это, так сказать, сценический псевдоним… тебе понятны эти термины?

– Еще бы! – заверил новый знакомый. – Я ведь не только школу закончил – у меня за плечами целых два семестра политехнического в Дижоне… Что ж ты сразу не сказал? Я бы понял. Твое дело, как себя называть, хоть Уинстоном Черчиллем. Если тебе неприятно…

– Да брось, – сказал Мазур. – Тут другое. Мое настоящее имя и фамилию ни одна собака не способна выговорить, только-то и делов. Я, знаешь ли, исландец. Представляешь, где это?

Рано или поздно можно было нарваться на вопросы о национальной принадлежности и точном местоположении далекой родины, – так что следовало заранее озаботиться железной легендой. А она была не просто железной – из закаленной вольфрамовой стали. Слишком дикое совпадение получится, слишком невероятное стечение обстоятельств выйдет, если в этих местах встретятся нос к носу два исландца. Чересчур уж далека страна Исландия, чересчур уж мало в ней народу, чересчур уж редко покидают тамошние уроженцы свою суровую родину, не говоря уж о том, что исландский язык за пределами сего острова знает разве что пара-тройка заросших пылью и паутиной, забытых профессоров, узких специалистов… Железная легенда.

– Ага, ну да! – обрадованно подхватил Пьер. – Понятно, чего уж там. Был я в Рейкьявике пару раз, в семидесятом и вроде бы в семьдесят восьмом, точно не помню… Ну да. Ты, конечно, какой-нибудь Свернискорееноснасторону Брюквакнорресон…

– А в лоб? – лениво предложил Мазур.

– Ладно, ладно, извини… Пошутить нельзя? Ага, бывал я в Рейкьявике. Слушай, ну у вас и девки…

– А что?

– Да дело в том, что их попросту нету! Порт есть, кабаки есть, а девок, считай, почти что и нету. По пальцам пересчитать можно. Что за страна?

– Вот такие у нас девки, – сказал Мазур с законной гордостью истого исландского патриота. – Умеют себя блюсти.

– То-то ты и рванул из своей Исландии?

– Скучно там, скучно, – сказал Мазур. – Что поделать? Поманили более веселые места…

– Понятно. Сам такой. Однажды шагнул в сторону от скучного, размеренного бытия буржуазии – и понеслось… Слушай, это даже и неприлично как-то – встретились двое белых людей, европейцев, нашли друг друга в этой чертовой глуши – и сидят всухую…

Тут только Мазур сообразил, что пришелец высмотрел-таки торчащее из мятого ситца горлышко бутылки. Жадничать не было причин, наоборот, неожиданный источник информации требовал установления с ним самых добрых отношений – и Мазур извлек бутылку на свет божий, протянул ее Пьеру:

– Ладно, твоя тут ровно половина. За знакомство и возможную дружбу, приятель…

Пьер сноровисто открутил пробку, присосался к горлышку, задрав донце бутылки к синим небесам, – и ухитрился, прохвост этакий, высосать ровнехонько половину, что свидетельствовало об огромной алкогольной практике и несомненном питейном благородстве.

– Твое здоровье, Джим! – с воодушевлением произнес Пьер, возвращая бутылку. – Ну вот, жить стало гораздо веселее… Джонни у нас, понимаешь ли, три года как вляпался в какую-то долбаную малайскую секту, а они спиртного не принимают совершенно, так что на шхуне нет ничего покрепче зубных капель, да и те давно втихомолку оприходовали… – Раскинувшись на траве рядом с Мазуром, он блаженно потянулся. – Слушай, раз ты здешний, просвети-ка… Наши тут бывали не раз, но я-то впервые… Что нужно дать вон той киске, чтобы она со мной прогулялась куда-нибудь в лес?