Возмущения сей галантный жест не вызвал – Мэй Лань пару раз покосилась на него скорее смешливо, чем протестующе. Ну конечно, это как раз тот случай, когда мужик виден насквозь…
А потом она непринужденно склонила голову ему на плечо, потерлась щекой… Мазур уже готов был воспарить на седьмое небо, но почти сразу же отметил: она вовсе не отвечала разнеженно на его нехитрые поползновения, она попросту притворялась, что беззаботно льнет к кавалеру, а сама, чертовка очаровательная, то и дело кидала украдкой назад быстрые, цепкие взгляды…
Он разочарованно вздохнул про себя – а ведь так обнадежился поначалу… И тут же посерьезнел. Склонившись к ее ушку, украшенному жемчужинкой в серебре, шепотом поинтересовался:
– Что, хвост?
– Кажется, – прошептала она в ответ. – Попробуй оглянуться, только, я тебя умоляю, непринужденно, не пялься открыто…
Сочетая приятное с полезным, он выпрямился на сиденье, повернул девушку лицом к себе и, самым естественным образом поцеловав в уголок рта, бросил взгляд назад.
Замерев в этом положении, вскоре убедился, что дело и впрямь нечисто.
Старенький белый «ситроен» подозрительно четко и упрямо держал неизменную дистанцию, поместившись за велорикшей метрах в сорока. Понаблюдав пару минут, Мазур убедился в этом совершенно точно. Движение на окраине было не таким уж и оживленным, белая машина сто раз могла бы их обогнать, свободного места для такого маневра хватало – но «ситроен» держался сзади, как приклеенный.
– Белый «ситроен»? – прошептала Мэй Лань, прилежно замерев в его объятиях.
– Ага, – сказал Мазур. – Это опасно?
– Пока что это только надоедливо… Ладно, черт с ними… Ты, главное, в случае чего не церемонься, бей от души…
Рикша остановился у тротуара и, получив плату от Мазура, низко ему поклонился. Мазур не стал читать ему лекцию о пролетарской гордости – и принятая на себя роль не позволяла, и осталось стойкое впечатление: этот парень и понятия не имел, что является натуральным пролетарием. Дикий народ, что поделаешь, не подкован в единственно верной теории…
– Ты актером никогда не был? – поинтересовалась Мэй Лань, быстрыми легкими движениями поправляя волосы.
– Бог миловал, а что?
– Очень уж натурально изображаешь влюбленного…
– А если я и вправду влюблен, хозяйка, нонья Мэй? – спросил Мазур. – С первого взгляда, безответно и нежно?
Девушка окинула его скептическим взглядом, фыркнула и отвернулась. Поодаль стоял белый «ситроен», и помещавшиеся там два субъекта не делали ни малейших поползновений вылезти наружу.
Мэй Лань положила ему руку на плечо, придвинулась вплотную. Со стороны это опять-таки выглядело так, словно влюбленные голубки беззаботно нежничают.
– Слушай внимательно, – сказала девушка. – Боссом будешь ты, понял? Ты ни словечка не знаешь по-английски, я просто переводчица, ясно? Тарахти мне с важным видом что-нибудь, а я буду нести такую же ахинею…
– На каком языке? – чуточку растерялся Мазур.
– Да на своем исландском, мудрила! Кто его здесь знает? Ну, ты все понял?
– Что тут непонятного?
– Тогда пошли.
Она взяла Мазура за руку и направилась к кирпичному трехэтажному зданию еще голландской постройки, украшенному вывеской «Отель „Фельдмаршал“». Даже Мазур, человек здесь случайный, без труда определил, что обшарпанное здание никак нельзя отнести не только к шикарным, но хотя бы к третьеразрядным заведениям. Быть может, в колониальные времена отель и мог, не теряя достоинства, осчастливить своим постоем какой-нибудь фельдмаршал, но сейчас сюда было определенно не загнать уважающего себя лейтенанта. Сто лет не мытые окна, кожура от фруктов на тротуаре, прямо перед входом, мятые субъекты, кучковавшиеся у крыльца, до жути напоминают отечественных алкашей со скудной копеечкой, ищущих, с кем бы сброситься, а профессию вон тех трех дамочек может безошибочно определить даже новый в здешних местах человек…
Пройдя сквозь строй цепких любопытных взоров искоса, они вошли в вестибюль, отмеченный той же унылой печатью упадка и захламленности. Даже портье за стойкой был какой-то неухоженный и отчужденный, словно его через пару часов должны были выпнуть отсюда по тридцать третьей статье, и ему на все отныне плевать.
При появлении новых лиц он, впрочем, чуточку оживился, с надеждой вопросил:
– Номер на час, туан, нонья?
«А хорошо бы», – мечтательно подумал Мазур. Даже учитывая здешние пещерные условия, к коим вряд ли подходит понятие «комфорт», неплохо бы…
Увы, чудес на свете не бывает – Мэй Лань, смерив пожилого грязнулю возмущенным взглядом, сухо поинтересовалась:
– Господин Багрецофф, двести восьмой?
Портье зевнул:
– Сидит в ба-аре, нонья… если еще сидит, а не лежит…
Мэй Лань, независимо вздернув подбородок, обошла стойку и направилась в широкий проем. Мазур заторопился следом.
Нельзя сказать, чтобы бар моментально являл входящим яркие картины разврата, порока и разложения. Он попросту был убогим, захламленным, до одури похожим на дешевую забегаловку на просторах родного Отечества, – разве что здесь гомонили на непонятных языках, этикетки на бутылках были другие, непривычные, и музыка из старенького музыкального автомата звучала самая что ни на есть экзотическая. А во всем остальном – полная аналогия. Совершенно по-расейски сосали спиртное субъекты разного цвета кожи и разреза глаз, что-то втолковывая друг другу, ссорясь, бахвалясь, хныкая и грозя. И официантка из местных, затурканная и обозленная на весь белый свет, казалась своей. Табачный дым коромыслом, пьяные слезы и пьяный смех… Удивительным образом Мазур вдруг ощутил себя дома, и это наваждение не сразу прошло.